Отправлено: 27.10.11 23:09. Заголовок: Ле Ший. Рассказы

Мальчик и вороны.

Дом на окраине. Двухэтажный. С треугольной крышей и маленькой комнаткой под самым коньком. Кровать и занавеска, колышущаяся от самого малого дуновения. Окно из двух створок, полуприкрытое, впускающее рукава ветра и пригоршни запаха уже преющей листвы. И луна за окном, круглая и изрытая как шляпка гвоздя.
Мальчику не спалось. Он не успел уснуть до того момента, своеобразной границы, пока по дому ходили, тихо шумели и раздавались человеческие голоса. Потом постепенно все стихло, стали слышны другие – слабые - звуки и шорохи. А он не успел уснуть. И теперь уже совсем поздно. И так страшно, что дальше, кажется, некуда. Теперь, что уже не сделай — страшнее не будет, пока не наступит утро.
Мальчик встал со своей кровати, оделся, слушая, как он сам звучит в этой зыбкой тишине. Спустился по лестнице вниз мимо спящих родителей и вышел наружу. Ветер и сверчки. И запах прелой листвы, здесь его было намного больше. Глаза быстро привыкли к уличной темноте. Фонарь на столбе около дома тоже уже уснул, и с его работой замечательно справлялась луна. Тропинку до калитки он прошел больше даже по памяти, по привычке. Но почему-то выходить не стал. Вернулся назад, погладил пса, которой флегматично вылез из будки, позвякивая цепью. Обогнул дом и оказался у задней калитки.
Здесь запах прелой листвы усиливался многократно, приобретая все большую сырость. За забором была небольшая пашня и дальше, шагов через двести полоска леса. Леса лысеющего, редеющего, разноцветно - тусклого с тонким пояском из кустов дикой смородины. По крайне мере, так было до последнего времени.
Забор на задах деревянный и достаточно крепкий. Но тоже уже вобравший в себя изрядную долю осени. Калитка была привязана накинутым на две соседних штакетины кольцом проволоки. Мальчик снял кольцо и надел его уже за собой. Казалось, что лучше не оставлять следов. Дорога, на которую он попал, разделявшая забор и пашню, была твердой с оставшимися в середине между колеями последними твердыми холмиками подорожника.
Мальчик ступил на пашню. Жирная, черная с серебристым отливом земля немного расступалась под ногой, принимая. И будто с неохотой отдавала назад. Встречала, то большими, чем казалось, ямами, то будто вдруг увеличившимися возвышениями. Запах осени здесь был больше всего сдобрен запахом земли.
Мальчик шел не быстро, стараясь удержать равновесие. Делая очередной шаг, он случайно задел ком земли, подцепив его носком. Ком взлетел и не рассыпался, против ожидаемого, а будто скрипнув, мягко приземлился чуть поодаль. Он оказался черной птицей с парой горящих глаз и чуть постукивающим клювом. Мальчик замер, забыв и о возможности пошевелиться. Птица смотрела на него. Мальчик это отчетливо понимал и остро стал чувствовать свое бешено бьющееся сердце. Стал чувствовать его удары и его тесноту. Воздуха прелой листвы перестало хватать и мальчик побежал прочь от птицы. Уже не разбирая дороги, спотыкаясь и проваливаясь. Черные комья полетели в разные стороны, стронутые его ногами, мягко приземляясь вокруг такими же черными птицами. Краем глаза мальчик заметил, что остававшиеся сзади стараются лететь за ним. Почти бесшумно, порывами и на расстоянии. А еще вдруг он понял, что это он сам причина появления этих птиц. Земля, разбрасываемая при его беге, превращается — именно, превращается, он не смог подобрать более удачного для себя слова — в птиц. Собственно, неизвестно откуда у этих летящих в стороны кусков земли появляется пара горящих глаз и клюв, кажущийся серьезным оружием.
Охваченный этими мыслями мальчик, ссутулившись, остановился в надежде, что и птицы за ним остановятся и новых перестанет пребывать. На время так и случилось. И стук разогнанного сердца стал более ровным. Мальчик в отдалении даже увидел очертания своего дома и висящую над ним, на половину скрытую тучкой, луну. Через мгновение до него стали доноситься звуки, похожие на пощелкивания, сначала тихо и вразнобой, а потом все более ритмично и громко. Их издавали птицы своими клювами, усевшись вокруг него. Птиц уже было очень много. Очень много уже было горящих точек, собранных парами. Сидящие птицы цветом сливались с землей, будто снова становясь комьями. Щелчки, пульсируя, становились громче. Невыносимо громко. И потом добавились хлопанья крыльев. Мальчик почувствовал, как завибрировал воздух и закружился вокруг него.
Казалось, птицы чего-то требовали. Мальчик догадался, что его подталкивают, гонят, чтоб он снова бежал, сбивая верхушки земли и производя их собратьев. Но бежать он уже не мог, не хотел, не умел. Он уже почти знал, что будет дальше. Может быть, он уже знал об этом тем забытым острым как укол знанием, когда не смог вечером заснуть раньше всех, со всеми. В своей постели с простыней, наволочкой и пододеяльником с полевыми цветами на белом ситце. В своей знакомой, безопасной, но уже тесной постели. Где, если вытянуться хорошенько, ноги уже упирались в кованые прутья...
Птицы налетели внезапно. Он успел заметить, что будто все сразу, как что-то единое, черное, щелкающее, всё в горящих пятнах. Или наоборот, что-то невыносимо яркое, жгучее с черными, будто пустыми ячейками...
- Нет, - закричал мальчик что было сил, вдохнув перед этим того самого воздуха прелой листвы, уже без сомнений отравленного, специального...
- Ты слышал? - Проснувшаяся женщина тронула за плечо мужчину, спящего рядом. – Проснись! Ты это слышал?
- Успокойся, все хорошо, - он приобнял ее за плечи, проснувшись, и притянул к себе. – Тебе просто приснилось...
Женщина еще слышала памятью этот крик, уже переставший звучать. Ей казалось, что длится он очень долго и знаком ей давно, а сейчас лишь прорвался наружу.
Мальчику казалось, что он лишь на мгновение выдохнул в голос. В налетевших птиц. В это мгновение крика он не почувствовал боли разносимого на мелкие кусочки своего тела. Птицы мгновенно растащили его в своих черных с серебристым отливом клювах. Растащили так быстро, пока «нет» звучало. Растащили и разнесли, проглотив, по черной жирной земле. Вновь превратились в комья. Может быть насовсем, угомонившись. А может быть ожидая нового мальчика...А луна и прелый воздух были с ними заодно.
Женщина и мужчина горевали долго и безутешно, оплакивая пропавшего мальчика. Никто не знал, куда он делся. Она носила траур. Он перестал работать, сеять, пахать. На следующий год, и на следующий год и еще много годов вперед земля на задах за забором была чрезвычайно плодородна, родила сама по себе. И то, что сеяли, и то, что не сеяли. Но со временем все же заросла лесом и дикой смородиной. На деревьях все больше черных птиц стали вить гнезда. А черная дикая смородина, напитавшаяся солнцем, а может быть луной, была необычайно сладка.

 Отправлено: 27.10.11 23:15. Заголовок: Леший ну так как? ..

Леший ну так как?

 Отправлено: 27.10.11 23:24. Заголовок: о чем вопрос, Игорь?..

о чем вопрос, Игорь?

 Отправлено: 27.10.11 23:26. Заголовок: КРАСИВАЯ СКАЗКА!..

КРАСИВАЯ СКАЗКА!

 Отправлено: 29.10.11 09:27. Заголовок: Ле Ший , Вы молодец!..

Ле Ший , Вы молодец!

Сильно. Хотя и слегка схематично...

 Отправлено: 30.10.11 19:53. Заголовок: Миг уязвимости. Жил..

Миг уязвимости.

Жила-была девушка. Что-то ей удавалось, а что-то нет. Что-то ей давалось, а чего-то она никак не могла заиметь. Дышала и чувствовала, знала и могла, сомневалась и искала…
И было еще кое-что в её жизни. Когда ей становилось совсем страшно, а такое бывало иногда, бежала она к лесному озеру быстро-быстро и у берега превращалась в цветок. Такой же, как многие у воды. И уже никто не мог навредить ей, найти её в лесу у озера. Она чувствовала себя в безопасности. Проходило некоторое время, она вдыхала ароматный приозерный воздух, грелась на солнце, напивалась чистой воды. И потом, когда страх проходил, снова превращалась в девушку. И этот цветочный период ее жизни был дополнением к ее человеческим дням и ночам.
Беспокоил ее только один момент, можно даже сказать миг, но ощутимый. Беспокоил намного, несравнимо больше, чем тот страх, с которым она обычно бежала к озеру. Хорошо, что момент этот был так быстр, что почти незаметен, крохотен в длительности своей. Миг превращения, когда она была никем. Ни девушкой, ни цветком. «Миг уязвимости» - так она назвала его для себя. Она быстро, затаив дыхание, проживала обычно этот момент, успокаивая себя мимолетностью его, и тем, что она достаточно далеко убежала от всего пугающего к любимому озеру. И всегда оказывалось, что волнение было напрасным, превращение происходило быстро и четко…
До того момента, пока однажды не случился порыв ветра. Именно тогда и там, где девушка превращалась в цветок. Она уже перестала быть девушкой, но еще не стала цветком, и ветер подхватил ее!!! Миг уязвимости растянулся сначала до нескольких мгновений, которые потом начали сливаться в маленький ручеек времени и ужаса. И оба эти потока росли. Тянулось время и рос ужас. Ужас не останавливающийся и не останавливаемый. Она подумала, что наступила ее смерть. Еще чуть-чуть, казалось, и она не выдержит, и ветер развеет ее. Она уже не чувствовала себя и не могла собрать себя во что-то.
«Да, хоть во что-нибудь!» - кричала она себе мысленно, - «Раз цветком или девушкой уже быть не могу!». И даже поплакать о себе не могла, так как не было у нее ничего, ничего ей не принадлежало, даже вода для слез. Скорее это она принадлежала ветру и наступающей смерти. Так она чувствовала…
А ветер все нес и нес ее, кружил. Напоследок – она так и думала, что напоследок, - он пронес ее над другими берегами озера, там, куда она никогда не добегала, над другими цветами и травами, деревьями и кустами, невиданными ею. Она успела заметить, как множество других девушек сбегается к этим другим берегам и превращается в цветы. Она хотела крикнуть им, предупредить, чтоб обождали, что порыв ветра и их может унести, но не могла этого сделать, потому, что звуки тоже не принадлежали ей. Это только ветер местами гудел и посвистывал. Она чувствовала беспомощность и одиночество. Уязвимость до ужаса и беспомощность – этот коктейль был еще горше, ядовитее, смертельнее. Напиток для нее одной. Невыносимо!...
Ветер поднял ее над озером.
Такого величия и великолепия она еще не видела! Если бы она могла дышать, то она, наверное, задохнулась бы от восторга! Слова спутались в ее мыслях. А чувства слились в гремучую смесь, которая уже взрывалась в ее душе. Грохнуло очень сильно и
***
Грохнуло очень сильно и очень высоко над озером. Грохнуло сразу с молнией. Разразился ливень, и вода огромными каплями понеслась к земле, к озеру, ко всему, что было под ней. Застучала и забарабанила. Будто небо решило утопить озеро и все, что было рядом с ним.
Девушка очнулась дома к вечеру какого-то дня. Чувствовала, что ее лихорадит, но все меньше и меньше. Через пару дней она уже смогла вернуться к своим привычным делам. Зажила той жизнью, которую знала и умела. Она по-прежнему очень любила ходить и бегать к своему лесному озеру.
А еще она стала выходить из дома в ветреную и дождливую погоду – чем ненастнее, тем лучше, - и с улыбкой, блеском в глазах и ухающим сердцем отмечала мгновения своего рождения. Она что-то шептала ветру и слизывала небесную воду со своих губ.
А сорванные цветы она не любила – не дарить, не получать. Ей все время казалось, что, может быть, какая-то девушка в одном из цветков лишилась своего шанса быть подхваченной ветром в «миг уязвимости».

 Отправлено: 02.11.11 13:16. Заголовок: Очень грустно...очен..

Очень грустно...очень..

 Отправлено: 02.11.11 23:20. Заголовок: Он. Доисторический ч..

Он. Доисторический человек

Каждый день пять раз в неделю он ходил в свой Кабинет. В Кабинете он работал. Его работа была в том, чтобы слушать чужие истории. Ну, то есть, каждый день к нему приходили разные люди и рассказывали свои истории, а он их слушал. Слушал, смотрел на людей, что-то отвечал, о чем-то говорил сам, здоровался и прощался и снова слушал и слушал.
Два дня он отдыхал, как отдыхало большинство других людей, но постоянно отмечал для себя, что послевкусие чужих историй оставалось и на выходные. Иногда ароматы рассказов были очень стойкими, смешивались, и к вечеру второго выходного у него болела голова. Ему было трудно уснуть. Он пил таблетку снотворного и утром снова шел на работу.
Когда он только начал работать, его немного, именно, немного, смущало то, что на фоне, параллельно с чужими историями, никак не развивается его собственная. Он знал, предполагал, а может и чувствовал, что она должна быть. Потом, достаточно быстро, он определил для себя, что его история и есть – слушать и быть в чужих историях. Быть свидетелем и иногда участником этих неведомых жизненных событий. Событий разной величины и содержания, похожих на романы, пьесы, рассказы, поэмы и одностишия. Да в каких только литературных и непечатных формах не существовали приходившие к нему люди!
Он быстро заметил, что стал жить в этом приносимом другими людьми, а точнее – стал жить этим. Это стало его жизнью. Это наполняло его энергией и давало ему смысл.
Он стал любить и ценить чужие истории. Как любят и ценят самое дорогое в своей жизни.
Со временем, наблюдая за приходящими в Кабинет, он научился слушать не только слова. Он стал узнавать истории губ, глаз, бровей. Повести лица и рук. Загадки поворотов головы и позы. Все больше он становился слушателем интонаций и покашливаний, вздохов и молчания. Кстати, молчание он особо любил. И любил эту одновременную разноголосицу частей тела, одежды, прически, слов и прочего у приходящих к нему в Кабинет людей. А такое чаще всего и происходило. Чаще всего он сталкивался с целым букетом историй. С целой подборкой, иногда на разные темы. Как в увлекательной книге, где написано обо всем. С опытом он начинал слышать предисловия к разным тема и сюжетам человека, когда тот только подходил к дверям Кабинета и не был еще виден.
Он не рассказывал чужих историй никому. С одной стороны, это было против правил, а с другой… С другой, он достаточно быстро обнаружил, что пересказываемые им истории (он пробовал несколько раз в начале своей работы в Кабинете) становятся похожими на половые тряпки или вчерашние газеты. Истории живы только у тех, кто их рождает. А он этими историями может только жить, но передать их живыми никому не может.
Пять раз в неделю он ходил на работу, потом шесть, а потом и все дни. Чужих историй становилось все больше, и все больше он чувствовал себя живым этими историями. У него перестала болеть голова. Он продолжал слушать людей. И слушал их уже и за пределами Кабинета. Он слушал немые рассказы - о самих себе – продавцов и водителей, дикторов ТВ и соседей. Всех тех, с кем он встречался ежедневно. Книги, сменявшие друг друга постоянно, со временем превратились в один большой непрерывный текст, с разными сюжетами и на разных языках. Но, безусловно, этот текст был понятен и важен для него. Этот текст стал необходим для него.
Он стал чувствовать себя как в потоке в этом тексте. В потоке, который подхватил его и несет, создаваясь из ниоткуда на каждом шагу. Он был погружен в этот поток, увлечен и увлекаем.
Это течение несло его вдоль дивных берегов, все чаще - неизвестных. Мимо раскидистых тенистых деревьев, плодовых и диких. Ему открывались земли голые, в первозданном виде своем и прикрытые растительностью. Его завораживали звери, люди и механизмы.
Этот поток не прекращался и в сновидениях, богатых, как мировая библиотека. Его уносило все дальше… И он был счастлив…
Он был счастлив и потерял счет времени. Своим дням, месяцам и годам.
Он слушал и слушал, плыл и плыл.
И однажды попал в тихое и незнакомое место. Туда, где стихла энергия течения, и вода слов и смыслов замерла, перестала его двигать.
Он вышел на берег. Через некоторое время ему ничего не оставалось, как устроить себе жилище для ночлега (а ведь уже смеркалось) из того, что было на берегу, из того, что подвернулось под руку, из частей чужих историй. Он соорудил себе маленький домик размером в одну комнату. И, уставший, прилег отдохнуть. Он уже почти засыпал, когда услышал, как в дверь постучали. Постучали так (не громко, нет), что он сразу забыл о сне, о покое. Он превратился в одно сплошное слушанье, даже дыхание затаил. Но с тем, с пришедшим и стоящим за дверью, он не услышал ни одной истории.

 Отправлено: 03.11.11 10:43. Заголовок: Ле Ший пишет: Таког..

Ле Ший пишет:

цитата:

Такого величия и великолепия она еще не видела! Если бы она могла дышать, то она, наверное, задохнулась бы от восторга

Не хотите ли вы сказать,что это способ достижения счастья?

 Отправлено: 03.11.11 17:31. Заголовок: Я хочу сказать, что ..

Я хочу сказать, что никогда заранее не скажешь, где тебя ждет счастье, Женя. (Если уж о счастье заговорили)

 Отправлено: 03.11.11 21:02. Заголовок: Алексей Михайлович, ..

Алексей Михайлович, ну ведь печально же! Почему тут, во флудилке? Или это только по-моему печально?Может это весело?

 Отправлено: 03.11.11 21:16. Заголовок: Анна, здесь нашлось ..

Анна, здесь нашлось место для рассказов. Почему бы и нет?.. Насчет печальности - тут как кому ляжет. Для меня интересно пробовать писать, отражая разные стороны в одном. Не только печаль, например.

 Отправлено: 06.11.11 23:31. Заголовок: Она. Роды Андрей пр..

Она. Роды

Андрей приехал домой из роддома, разогрел себе чай и начал читать ее дневник. Это была пухлая тетрадка, потрепанная, которую она дала ему, когда он ее навещал сегодня. Он сначала пытался отказаться, но, увидев в ее глазах уверенность и спокойствие, взял. Она хотела, она попросила, чтоб он прочел.
Это был ее единственный, заведенный много лет назад дневник, который она вела до встречи с ним и во время их недолгой совместной жизни, практически до сегодняшнего вечера.
Он решил открывать наугад, как возьмет рука. Читал, пропуская и возвращаясь, по ходу текста и обратно. Отдельными предложениями и просто, выхватывая слова. Пил чай, заваривал снова, смотрел в окно на краски темноты и снова читал…
Ей долго не давали имя после рождения. Родители, вроде, не спорили, но имя никак не подыскивалось, месяца два называли ее просто «дочкой». Это повлияло на то, что, уже повзрослев и много позже, она иногда чувствовала себя безымянной, неназванной. Бывало, что она не всегда откликалась, иногда, как в ступоре, долго думала, кого зовет ее мама, когда называла ее (она вспоминала это через время) имя. Временами, при знакомствах, она также упускала свое имя. Было время, что она даже хотела отказаться от своего имени, но потом передумала, отвлеклась на что-то другое важное в жизни.
Ей нелегко давалась учеба. Как имя, она иногда забывала названия предметов. С гуманитарными науками была беда – смысл большинства речевых конструкций ускользал от нее. Она была способна видеть лишь саму конструкцию и пространство в ней.
Лет в пять она обнаружила, что большинство предметов ее не интересуют сами по себе. Ее интересовало лишь их устройство, точнее те места в предметах, где самих предметов как бы нет. Она не могла себе точно объяснить про это, а уж тем более людям, которые спрашивали про ее интересы. Несколько позже она услышала слово «пустота», и поняла, что это именно то, что интересует ее в окружающем мире.
Она была зачарована пустотой вещей и живых. И чем взрослее, тем больше.
Она бережно хранила незаполненной умопомрачительную шкатулку для драгоценностей, подаренную ей на семь лет.
Она любила бывать в людных местах и ходить среди двигающихся и стоящих, всей собой чувствуя уже готовые и только нарождающиеся пустые пространства в толпе, и ловко перебиралась из одного в другое. Много позже она полюбила еще и ездить на большой скорости по оживленным магистралям.
Не любила читать стихи и прозу, зато с упоением слушала, а иногда и смотрела выступления поэтов, ловила вздохи, паузы, все то, что связывало их речь воедино, как раствор между кирпичами в кладке.
Поднимая голову к ночному небу, она смотрела не на звезды и планеты, а на черноту между ними.
Она поливала землю, а не растения, которые из нее росли.
Она пробовала начать рисовать. Но чаще всего, завороженная откладывала чистые листы в сторону. Со временем, правда, она научилась карандашом выписывать, оттенять и делать более ощутимой, более выраженной изначальную пустоту холста.
Сидя в кинотеатре, она смотрела в себя, а не на экран. На то, что рождается в ответ на движение пленки. И была так увлечена этим, что обычно не могла пересказать даже сюжет фильма, если кто-то интересовался.
Она не очень любила тишину. Пустоты в тишине для нее не было. Пустота появлялась, когда появлялись звуки.
Она могла часами сидеть, ничего не делая.
Когда пришли первые месячные, мир перевернулся. Перевернулся прямо в нее. Она вдруг стала чувствовать пустоту внутри себя, бездну, особенно там, где было самое дно, низ живота. Сначала она стала бояться, что теперь ей будет трудно разделить, где заканчивается мир и начинается она, и можно потеряться в этой появившейся бездне. Но потом страх уменьшился, она научилась скользить по поверхности этой пустой пропасти, иногда забираясь поглубже. Она стала беречь и растить свою пустоту.
Жизнь продолжалась. Она полюбила говорить слова, ощущая то, чего они не выражают.
Она нашла себе работу дизайнера, отучившись в архитектурной академии. Составляла проекты помещений с необходимым и достаточным количеством предметов так, чтобы все плюсы заполняемого пространства были видны. Она очень хорошо чувствовала эту грань между заполненностью и пустотой. Со временем то, что она умела, стало востребованным.
Десять месяцев назад она встретила Андрея. Сразу узнала, что полюбила…

Про их отношения было написано совсем немного. Уже под утро он прочитал в ее дневнике про один момент, а точнее ночь - в их любви, - когда пустота внизу ее живота вдруг была потревожена. И бездна стала не бездонной. Она почувствовала полноту в животе. Ту, которая до этого уже поселилась в ее сердце. И через некоторое время стала замечать, что полнеет вся.

В обед она позвонила и сказала, что родила дочь. Он примчался с передачкой к роддому, в которую вложил и дневник.
Уставшая, она махала ему из окошка, а вечером написала в своей тетради: «7 июня. Сегодня я родила Настю!».

 Отправлено: 07.11.11 11:47. Заголовок: Как же мне всё это д..

Как же мне всё это до чёртиков знакомо...

 Отправлено: 08.11.11 18:05. Заголовок: Ле Ший пишет: Он. Д..

Ле Ший пишет:

цитата:

Он. Доисторический человек

А как вы,Ле-ший относитесь к молчанию,также ли как герой из этого рассказа?И что оно может означать,если человек молчит большую часть времени?

 Отправлено: 08.11.11 20:38. Заголовок: Мне интересно: быва..

Мне интересно: бывает ли у кого, что кажется, что слова часто не передают того, что хочется.. что взгляды, жесты, молчание говорят больше...что иногда сказав, я чувствую, что отдала часть себя в никуда. Что за словами так трудно увидеть суть..так много лишнего..ненужного..а для нужного надо много и долго думать и всё равно скажешь не то, если успеешь, если не поздно..по мне лучше общаться жестами, мимикой, телом..о чувствах..о деле, конечно, на словах..